Идейное содержание уроки французского. Анализ произведения "Уроки французского" Распутина В.Г

Рассказы В. Г. Распутина отличаются удивительно внимательным и бережным отношением к человеку, к его нелегкой судьбе. Автор рисует образы простых людей, которые живут обычной жизнью с ее печалями и радостями. В то же время он раскрывает перед нами богатый внутренний мир этих людей. Так, в рассказе «Уроки французского» автор раскрывает перед читателями жизнь и душевный мир деревенского подростка.

Рассказ

Уроки французского

Анастасии Прокопьевне Копыловой

Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в школе, - нет, а за то, что сталось с нами после.

Я пошел в пятый класс в сорок восьмом году. Правильней сказать, поехал: у нас в деревне была только начальная школа, поэтому, чтобы учиться дальше, мне пришлось снаряжаться из дому за пятьдесят километров в райцентр. За неделю раньше туда съездила мать, уговорилась со своей знакомой, что я буду квартировать у нее, а в последний день августа дядя Ваня, шофер единственной в колхозе полуторки, выгрузил меня на улице Подкаменной, где мне предстояло жить, помог занести в дом узел с постелью, ободряюще похлопал на прощанье по плечу и укатил. Так, в одиннадцать лет, началась моя самостоятельная жизнь.

Голод в тот год еще не отпустил, а нас у матери было трое, я самый старший. Весной, когда пришлось особенно туго, я глотал сам и заставлял глотать сестренку глазки проросшей картошки и зерна овса и ржи, чтобы развести посадки в животе, - тогда не придется все время думать о еде. Все лето мы старательно поливали свои семена чистой ангарской водичкой, но урожая почему-то не дождались или он был настолько мал, что мы его не почувствовали. Впрочем, я думаю, что затея эта не совсем бесполезная и человеку когда-нибудь еще пригодится, а мы по неопытности что-то там делали неверно.

Трудно сказать, как решилась мать отпустить меня в район (райцентр у нас называли районом). Жили мы без отца, жили совсем плохо, и она, видно, рассудила, что хуже уже не будет - некуда. Учился я хорошо, в школу ходил с удовольствием и в деревне признавался за грамотея: писал за старух и читал письма, перебрал все книжки, которые оказались в нашей неказистой библиотеке, и по вечерам рассказывал из них ребятам всякие истории, больше того добавляя от себя. Но особенно в меня верили, когда дело касалось облигаций. Их за войну у людей скопилось много, таблицы выигрышей приходили часто, и тогда облигации несли ко мне. Считалось, что у меня счастливый глаз. Выигрыши и правда случались, чаще всего мелкие, но колхозник в те годы рад был любой копейке, а тут из моих рук сваливалась и совсем нечаянная удача. Радость от нее невольно перепадала и мне. Меня выделяли из деревенской ребятни, даже подкармливали; однажды дядя Илья, в общем-то скупой, прижимистый старик, выиграв четыреста рублей, сгоряча нагреб мне ведро картошки - под весну это было немалое богатство.

И все потому же, что я разбирался в номерах облигаций, матери говорили:

Башковитый у тебя парень растет. Ты это… давай учи его. Грамота зря не пропадет.

И мать, наперекор всем несчастьям, собрала меня, хотя до того никто из нашей деревни в районе не учился. Я был первый. Да я и не понимал, как следует, что мне предстоит, какие испытания ждут меня, голубчика, на новом месте.

Учился я и тут хорошо. Что мне оставалось? - затем я сюда и приехал, другого дела у меня здесь не было, а относиться спустя рукава к тому, что на меня возлагалось, я тогда еще не умел. Едва ли осмелился бы я пойти в школу, останься у меня невыученным хоть один урок, поэтому по всем предметам, кроме французского, у меня держались пятерки.

С французским у меня не ладилось из-за произношения. Я легко запоминал слова и обороты, быстро переводил, прекрасно справлялся с трудностями правописания, но произношение с головой выдавало все мое ангарское происхождение вплоть до последнего колена, где никто сроду не выговаривал иностранных слов, если вообще подозревал об их существовании. Я шпарил по-французски на манер наших деревенских скороговорок, половину звуков за ненадобностью проглатывая, а вторую половину выпаливая короткими лающими очередями. Лидия Михайловна, учительница французского, слушая меня, бессильно морщилась и закрывала глаза. Ничего подобного она, конечно, не слыхивала. Снова и снова она показывала, как произносятся носовые, сочетания гласных, просила повторить - я терялся, язык у меня во рту деревенел и не двигался. Все было впустую. Но самое страшное начиналось, когда я приходил из школы. Там я невольно отвлекался, все время вынужден был что-то делать, там меня тормошили ребята, вместе с ними - хочешь не хочешь приходилось двигаться, играть, а на уроках - работать. Но едва я оставался один, сразу наваливалась тоска - тоска по дому, по деревне. Никогда раньше даже на день я не отлучался из семьи и, конечно, не был готов к тому, чтобы жить среди чужих людей. Так мне было плохо, так горько и постыло! - хуже всякой болезни. Хотелось только одного, мечталось об одном - домой и домой. Я сильно похудел; мать, приехавшая в конце сентября, испугалась за меня. При ней я крепился, не жаловался и не плакал, но, когда она стала уезжать, не выдержал и с ревом погнался за машиной. Мать махала мне рукой из кузова, чтобы я отстал, не позорил себя и ее, я ничего не понимал. Тогда она решилась и остановила машину.

Собирайся, - потребовала она, когда я подошел. Хватит, отучился, поедем домой.

Я опомнился и убежал.

Но похудел я не только из-за тоски по дому. К тому же еще я постоянно недоедал. Осенью, пока дядя Ваня возил на своей полуторке хлеб в Заготзерно, стоявшее неподалеку от райцентра, еду мне присылали довольно часто, примерно раз в неделю. Но вся беда в том, что мне ее не хватало. Ничего там не было, кроме хлеба и картошки, изредка мать набивала в баночку творогу, который у кого-то под что-то брала: корову она не держала. Привезут кажется много, хватишься через два дня - пусто. Я очень скоро стал замечать, что добрая половина моего хлеба куда-то самым таинственным образом исчезает. Проверил - так и есть: был нету. То же самое творилось с картошкой. Кто потаскивал - тетя Надя ли, крикливая, замотанная женщина, которая одна мыкалась с тремя ребятишками, кто-то из ее старших девчонок или младший, Федька, - я не знал, я боялся даже думать об этом, не то что следить. Обидно было только, что мать ради меня отрывает последнее от своих, от сестренки с братишкой, а оно все равно идет мимо. Но я заставил себя смириться и с этим. Легче матери не станет, если она услышит правду.

Голод здесь совсем не походил на голод в деревне. Там всегда, и особенно осенью, можно было что-то перехватить, сорвать, выкопать, поднять, в Ангаре ходила рыба, в лесу летала птица. Тут для меня все вокруг было пусто: чужие люди, чужие огороды, чужая земля. Небольшую речушку на десять рядов процеживали бреднями. Я как-то в воскресенье просидел с удочкой весь день и поймал трех маленьких, с чайную ложку, пескариков - от такой рыбалки тоже не раздобреешь. Больше не ходил - что зря время переводить! По вечерам околачивался у чайной, на базаре, запоминая, что почем продают, давился слюной и шел ни с чем обратно. На плите у тети Нади стоял горячий чайник; пошвыркав гольного кипяточку и согрев желудок, ложился спать. Утром опять в школу. Так и дотягивал до того счастливого часа, когда к воротам подъезжала полуторка и в дверь стучал дядя Ваня. Наголодавшись и зная, что харч мой все равно долго не продержится, как бы я его ни экономил, я наедался до отвала, до рези и животе, а затем, через день или два, снова подсаживал зубы на полку.

Однажды, еще в сентябре, Федька спросил у меня:

Ты в «чику» играть не боишься?

В какую «чику»? - не понял я.

Игра такая. На деньги. Если деньги есть, пойдем сыграем.

И у меня нету. Пойдем так, хоть посмотрим. Увидишь, как здорово.

Федька повел меня за огороды. Мы прошли по краю продолговатого, грядой, холма, сплошь заросшего крапивой, уже черной, спутанной, с отвисшими ядовитыми гроздьями семян, перебрались, прыгая по кучам, через старую свалку и в низинке, на чистой и ровной небольшой поляне, увидели ребят. Мы подошли. Ребята насторожились. Все они были примерно тех же лет, что и я, кроме одного - рослого и крепкого, заметного своей силой и властью, парня с длинной рыжей челкой. Я вспомнил: он ходил в седьмой класс.

Этого еще зачем привел? - недовольно сказал oн Федьке.

Он свой, Вадик, свой, - стал оправдываться Федька. - Он у нас живет.

Играть будешь? - спросил меня Вадик.

Денег нету.

Гляди не вякни кому, что мы здесь.

Вот еще! - обиделся я.

Больше на меня не обращали внимания, я отошел в сторонку и стал наблюдать. Играли не все - то шестеро, то семеро, остальные только глазели, болея в основном за Вадика. Хозяйничал здесь он, это я понял сразу.

Разобраться в игре ничего не стоило. Каждый выкладывал на кон по десять копеек, стопку монет решками вверх опускали на площадку, ограниченную жирной чертой метрах в двух от кассы, а с другой стороны, от валуна, вросшего в землю и служившего упором для передней ноги, бросали круглую каменную шайбу. Бросать ее надо было с тем расчетом, чтобы она как можно ближе подкатилась к черте, но не вышла за нее, - тогда ты получал право первым разбивать кассу. Били всё той же шайбой, стараясь перевернуть. монеты на орла. Перевернул - твоя, бей дальше, нет - отдай это право следующему. Но важней всего считалось еще при броске накрыть шайбой монеты, и если хоть одна из них оказывалась на орле, вся касса без разговоров переходила в твой карман, и игра начиналась снова.

Вадик хитрил. Он шел к валуну после всех, когда полная картина очередности была у него перед глазами и он видел, куда бросать, чтобы выйти вперед. Деньги доставались первым, до последних они доходили редко. Наверное, все понимали, что Вадик хитрит, но сказать ему об этом никто не смел. Правда, и играл он хорошо. Подходя к камню, чуть приседал, прищурившись, наводил шайбу на цель и неторопливо, плавно выпрямлялся - шайба выскальзывала из его руки и летела туда, куда он метил. Быстрым движением головы он забрасывал съехавшую челку наверх, небрежно сплевывал в сторону, показывая, что дело сделано, и ленивым, нарочито замедленным шагом ступал к деньгам. Если они были в куче, бил резко, со звоном, одиночные же монетки трогал шайбой осторожно, с накатиком, чтобы монетка не билась и не крутилась в воздухе, а, не поднимаясь высоко, всего лишь переваливалась на другую сторону. Никто больше так не умел. Ребята лупили наобум и доставали новые монеты, а кому нечего было доставать, переходили в зрители.

Мне казалось, что, будь у меня деньги, я бы смог играть. В деревне мы возились с бабками, но и там нужен точный глаз. А я, кроме того, любил придумывать для себя забавы на меткость: наберу горсть камней, отыщу цель потруднее и бросаю в нее до тех пор, пока не добьюсь полного результата - десять из десяти. Бросал и сверху, из-за плеча, и снизу, навешивая камень над целью. Так что кой-какая сноровка у меня была. Не было денег.

Мать потому и отправляла мне хлеб, что денег у нас не водилось, иначе я покупал бы его и здесь. Откуда им в колхозе взяться? Все же раза два она подкладывала мне в письмо по пятерке - на молоко. На теперешние это пятьдесят копеек, не разживешься, но все равно деньги, на них на базаре можно было купить пять поллитровых баночек молока, по рублю за баночку. Молоко мне наказано пить от малокровия, у меня часто ни с того ни с сего принималась вдруг кружиться голова.

Но, получив пятерку в третий раз, я не пошел за молоком, а разменял ее на мелочь и отправился за свалку. Место здесь было выбрано с толком, ничего не скажешь: полянка, замкнутая холмами, ниоткуда не просматривалась. В селе, на виду у взрослых, за такие игры гоняли, грозили директором и милицией. Тут нам никто не мешал. И недалеко, за десять минут добежишь.

В первый раз я спустил девяносто копеек, во второй шестьдесят. Денег было, конечно, жалко, но я чувствовал, что приноравливаюсь к игре, рука постепенно привыкала к шайбе, училась отпускать для броска ровно столько силы, сколько требовалось, чтобы шайба пошла верно, глаза тоже учились заранее знать, куда она упадет и сколько еще прокатится по земле. По вечерам, когда все расходились, я снова возвращался сюда, доставал из-под камня спрятанную Вадиком шайбу, выгребал из кармана свою мелочь и бросал, пока не темнело. Я добился того, что из десяти бросков три или четыре угадывали точно на деньги.

И наконец наступил день, когда я остался в выигрыше.

Осень стояла теплая и сухая. Еще и в октябре пригревало так, что можно было ходить в рубашке, дожди выпадали редко и казались случайными, ненароком занесенными откуда-то из непогодья слабым попутным ветерком. Небо синело совсем по-летнему, но стало словно бы уже, и солнце заходило рано. Над холмами в чистые часы курился воздух, разнося горьковатый, дурманящий запах сухой полыни, ясно звучали дальние голоса, кричали отлетающие птицы. Трава на нашей поляне, пожелтевшая и сморенная, все же осталась живой и мягкой, на ней возились свободные от игры, а лучше сказать, проигравшиеся ребята.

Теперь каждый день после школы я прибегал сюда. Ребята менялись, появлялись новички, и только Вадик не пропускал ни одной игры. Она без него и не начиналась. За Вадиком, как тень, следовал большеголовый, стриженный под машинку, коренастый парень, по прозвищу Птаха. В школе я Птаху до этого не встречал, но, забегая вперед, скажу, что в третьей четверти он вдруг, как снег на голову, свалился на наш класс. Оказывается, остался в пятом на второй год и под каким-то предлогом устроил себе до января каникулы. Птаха тоже обычно выигрывал, хоть и не так, как Вадик, поменьше, но в убытке не оставался. Да потому, наверно, и не оставался, что был заодно с Вадиком и тот ему потихоньку помогал.

Из нашего класса на полянку иногда набегал Тишкин, суетливый, с моргающими глазенками мальчишка, любивший на уроках поднимать руку. Знает, не знает - все равно тянет. Вызовут - молчит.

Что ж ты руку поднимал? - спрашивают Тишкина.

Он шлепал своими глазенками:

Я помнил, а пока вставал, забыл.

Я с ним не дружил. От робости, молчаливости, излишней деревенской замкнутости, а главное - от дикой тоски по дому, не оставлявшей во мне никаких желаний, ни с кем из ребят я тогда еще не сошелся. Их ко мне тоже не тянуло, я оставался один, не понимая и не выделяя из горького своего положения одиночества: один - потому что здесь, а не дома, не в деревне, там у меня товарищей много.

Тишкин, казалось, и не замечал меня на полянке. Быстро проигравшись, он исчезал и появлялся снова не скоро.

А я выигрывал. Я стал выигрывать постоянно, каждый день. У меня был свой расчет: не надо катать шайбу по площадке, добиваясь права на первый удар; когда много играющих, это не просто: чем ближе тянешься к черте, тем больше опасности перевалить за нее и остаться последним. Надо накрывать кассу при броске. Так я и делал. Конечно, я рисковал, но при моей сноровке это был оправданный риск. Я мог проиграть три, четыре раза подряд, зато на пятый, забрав кассу, возвращал свой проигрыш втройне. Снова проигрывал и снова возвращал. Мне редко приходилось стучать шайбой по монетам, но и тут я пользовался своим приемом: если Вадик бил с накатом на себя, я, наоборот, тюкал от себя - так было непривычно, но так шайба придерживала монету, не давала ей вертеться и, отходя, переворачивала вслед за собой.

Теперь у меня появились деньги. Я не позволял себе чересчур увлекаться игрой и торчать на полянке до вечера, мне нужен был только рубль, каждый день по рублю. Получив его, я убегал, покупал на базаре баночку молока (тетки ворчали, глядя на мои погнутые, побитые, истерзанные монеты, но молоко наливали), обедал и садился за уроки. Досыта все равно я не наедался, но уже одна мысль, что я пью молоко, прибавляла мне силы и смиряла голод. Мне стало казаться, что и голова теперь у меня кружится гораздо меньше.

Поначалу Вадик спокойно относился к моим выигрышам. Он и сам не оставался внакладе, а из его карманов вряд ли мне что-нибудь перепадало. Иногда он даже похваливал меня: вот, мол, как надо бросать, учитесь, мазилы. Однако вскоре Вадик заметил, что я слишком быстро выхожу из игры, и однажды остановил меня:

Ты что это - загреб кассу и драть? Ишь шустрый какой! Играй.

Мне уроки надо, Вадик, делать, - стал отговариваться я.

Кому надо делать уроки, тот сюда не ходит.

А Птаха подпел:

Кто тебе сказал, что так играют на деньги? За это, хочешь знать, бьют маленько. Понял?

Больше Вадик не давал мне шайбу раньше себя и подпускал к камню только последним. Он хорошо бросал, и нередко я лез в карман за новой монетой, не прикоснувшись к шайбе. Но я бросал лучше, и если уж мне доставалась возможность бросать, шайба, как намагниченная, летела точно на деньги. Я и сам удивлялся своей меткости, мне надо бы догадаться придержать ее, играть незаметней, а я бесхитростно и безжалостно продолжал бомбить кассу. Откуда мне было знать, что никогда и никому еще не прощалось, если в своем деле он вырывается вперед? Не жди тогда пощады, не ищи заступничества, для других он выскочка, и больше всех ненавидит его тот, кто идет за ним следом. Эту науку мне пришлось в ту осень постигнуть на собственной шкуре.

Я только что опять угодил в деньги и шел собирать их, когда заметил, что Вадик наступил ногой на одну из рассыпавшихся по сторонам монет. Все остальные лежали вверх решками. В таких случаях при броске обычно кричат «в склад!», чтобы - если не окажется орла - собрать для удара деньги в одну кучу, но я, как всегда, понадеялся на удачу и не крикнул.

Не в склад! - объявил Вадик.

Я подошел к нему и попытался сдвинуть его ногу с монеты, но он оттолкнул меня, быстро схватил ее с земли и показал мне решку. Я успел заметить, что монета была на орле, - иначе он не стал бы ее закрывать.

Ты перевернул ее, - сказал я. - Она была на орле, я видел.

Он сунул мне под нос кулак.

А этого ты не видел? Понюхай, чем пахнет.

Мне пришлось смириться. Настаивать на своем было бессмысленно; если начнется драка, никто, ни одна душа за меня не заступится, даже Тишкин, который вертелся тут же.

Злые, прищуренные глаза Вадика смотрели на меня в упор. Я нагнулся, тихонько ударил по ближней монете, перевернул ее и подвинул вторую. «Хлюзда на правду наведет, - решил я. - Все равно я их сейчас все заберу». Снова наставил шайбу для удара, но опустить уже не успел: кто-то вдруг сильно поддал мне сзади коленом, и я неловко, склоненной вниз головой, ткнулся в землю. Вокруг засмеялись.

За мной, ожидающе улыбаясь, стоял Птаха. Я опешил:

Чего-о ты?!

Кто тебе сказал, что это я? - отперся он. - Приснилось, что ли?

Давай сюда! - Вадик протянул руку за шайбой, но я не отдал ее. Обида перехлестнула во мне страх ничего на свете я больше не боялся. За что? За что они так со мной? Что я им сделал?

Давай сюда! - потребовал Вадик.

Ты перевернул ту монетку! - крикнул я ему. - Я видел, что перевернул. Видел.

Ну-ка, повтори, - надвигаясь на меня, попросил он.

Ты перевернул ее, - уже тише сказал я, хорошо зная, что за этим последует.

Первым, опять сзади, меня ударил Птаха. Я полетел на Вадика, он быстро и ловко, не примериваясь, поддел меня головой в лицо, и я упал, из носу у меня брызнула кровь. Едва я вскочил, на меня снова набросился Птаха. Можно было еще вырваться и убежать, но я почему-то не подумал об этом. Я вертелся меж Вадиком и Птахой, почти не защищаясь, зажимая ладонью нос, из которого хлестала кровь, и в отчаянии, добавляя им ярости, упрямо выкрикивая одно и то же:

Перевернул! Перевернул! Перевернул!

Они били меня по очереди, один и второй, один и второй. Кто-то третий, маленький и злобный, пинал меня по ногам, потом они почти сплошь покрылись синяками. Я старался только не упасть, ни за что больше не упасть, даже в те минуты мне казалось это позором. Но в конце концов они повалили меня на землю и остановились.

Иди отсюда, пока живой! - скомандовал Вадик. - Быстро!

Я поднялся и, всхлипывая, швыркая омертвевшим носом, поплелся в гору.

Только вякни кому - убьем! - пообещал мне вслед Вадик.

Я не ответил. Все во мне как-то затвердело и сомкнулось в обиде, у меня не было сил достать из себя слово. И, только поднявшись на гору, я не утерпел и, словно сдурев, закричал что было мочи - так что слышал, наверное, весь поселок:

Переверну-у-ул!

За мной кинулся было Птаха, но сразу вернулся - видно, Вадик рассудил, что с меня хватит, и остановил его. Минут пять я стоял и, всхлипывая, смотрел на полянку, где снова началась игра, затем спустился по другой стороне холма к ложбинке, затянутой вокруг черной крапивой, упал на жесткую сухую траву и, не сдерживаясь больше, горько, навзрыд заплакал.

Не было в тот день и не могло быть во всем белом свете человека несчастнее меня.

Утром я со страхом смотрел на себя в зеркало: нос вспух и раздулся, под левым глазом синяк, а ниже его, на щеке, изгибается жирная кровавая ссадина. Как идти в школу в таком виде, я не представлял, но как-то идти надо было, пропускать по какой бы то ни было причине уроки я не решался. Допустим, носы у людей и от природы случаются почище моего, и если бы не привычное место, ни за что не догадаешься, что это нос, но ссадину и синяк ничем оправдать нельзя: сразу видно, что они красуются тут не по моей доброй воле.

Прикрывая глаз рукой, я юркнул в класс, сел за свою парту и опустил голову. Первым уроком, как назло, был французский. Лидия Михайловна, по праву классного руководителя, интересовалась нами больше других учителей, и скрыть от нее что-либо было трудно. Она входила, здоровалась, но до того, как посадить класс, имела привычку внимательным образом осматривать почти каждого из нас, делая будто бы и шутливые, но обязательные для исполнения замечания. И знаки на моем лице она, конечно, увидела сразу, хоть я, как мог, и прятал их; я понял это потому, что на меня стали оборачиваться ребята.

Ну вот, - сказала Лидия Михайловна, открывая журнал. Сегодня среди нас есть раненые.

Класс засмеялся, а Лидия Михайловна снова подняла на меня глаза. Они у нее косили и смотрели словно бы мимо, но мы к тому времени уже научились распознавать, куда они смотрят.

И что случилось? - спросила она.

Упал, - брякнул я, почему-то не догадавшись заранее придумать хоть мало-мальски приличное объяснение.

Ой, как неудачно. Вчера упал или сегодня?

Сегодня. Нет, вчера вечером, когда темно было.

Хи, упал! - выкрикнул Тишкин, захлебываясь от радости. - Это ему Вадик из седьмого класса поднес. Они на деньги играли, а он стал спорить и заработал, Я же видел. А говорит, упал.

Я остолбенел от такого предательства. Он что - совсем ничего не понимает или это он нарочно? За игру на деньги нас в два счета могли выгнать из школы. Доигрался. В голове у меня от страха все всполошилось и загудело: пропал, теперь пропал. Ну, Тишкин. Вот Тишкин так Тишкин. Обрадовал. Внес ясность - нечего сказать.

Тебя, Тишкин, я хотела спросить совсем другое, - не удивляясь и не меняя спокойного, чуть безразличного тона, остановила его Лидия Михайловна. - Иди к доске, раз уж ты разговорился, и приготовься отвечать. Она подождала, пока растерявшийся, ставший сразу несчастным Тишкин выйдет к доске, и коротко сказала мне: - После уроков останешься.

Больше всего я боялся, что Лидия Михайловна потащит меня к директору. Это значит, что, кроме сегодняшней беседы, завтра меня выведут перед школьной линейкой и заставят рассказывать, что меня побудило заниматься этим грязным делом. Директор, Василий Андреевич, так и спрашивал провинившегося, что бы он ни творил, разбил окно, подрался или курил в уборной: «Что тебя побудило заниматься этим грязным делом?» Он расхаживал перед линейкой, закинув руки за спину, вынося вперед в такт широким шагам плечи, так что казалось, будто наглухо застегнутый, оттопыривающийся темный френч двигается самостоятельно чуть поперед директора, и подгонял: «Отвечай, отвечай. Мы ждем. смотри, вся школа ждет, что ты нам скажешь». Ученик начинал в свое оправдание что-нибудь бормотать, но директор обрывал его: «Ты мне на вопрос отвечай, на вопрос. Как был задан вопрос?» - «Что меня побудило?» - «Вот именно: что побудило? Слушаем тебя». Дело обычно заканчивалось слезами, лишь после этого директор успокаивался, и мы расходились на занятия. Труднее было со старшеклассниками, которые не хотели плакать, но и не могли ответить на вопрос Василия Андреевича.

Однажды первый урок у нас начался с опозданием на десять минут, и все это время директор допрашивал одного девятиклассника, но, так и не добившись от него ничего вразумительного, увел к себе в кабинет.

А что, интересно, скажу я? Лучше бы сразу выгоняли. Я мельком, чуть коснувшись этой мысли, подумал, что тогда я смогу вернуться домой, и тут же, словно обжегшись, испугался: нет, с таким позором и домой нельзя. Другое дело - если бы я сам бросил школу… Но и тогда про меня можно сказать, что я человек ненадежный, раз не выдержал того, что хотел, а тут и вовсе меня станет чураться каждый. Нет, только не так. Я бы еще потерпел здесь, я бы привык, но так домой ехать нельзя.

После уроков, замирая от страха, я ждал Лидию Михайловну в коридоре. Она вышла из учительской и, кивнув, завела меня в класс. Как всегда, она села за стол, я хотел устроиться за третьей партой, подальше от нее, но Лидия Михайловна показала мне на первую, прямо перед собой.

Это правда, что ты играешь на деньги? - сразу начала она. Она спросила слишком громко, мне казалось, что в школе об этом нужно говорить только шепотом, и я испугался еще больше. Но запираться никакого смысла не было, Тишкин успел продать меня с потрохами. Я промямлил:

Ну и как - выигрываешь или проигрываешь? Я замялся, не зная, что лучше.

Давай рассказывай, как есть. Проигрываешь, наверное?

Вы… выигрываю.

Хорошо, хоть так. Выигрываешь, значит. И что ты делаешь с деньгами?

В первое время в школе я долго не мог привыкнуть к голосу Лидии Михайловны, он сбивал меня с толку. У нас в деревне говорили, запахивая голос глубоко в нутро, и потому звучал он вволюшку, a у Лидии Михайловны он был каким-то мелким и легким, так что в него приходилось вслушиваться, и не от бессилия вовсе - она иногда могла сказать и всласть, а словно бы от притаенности и ненужной экономии. Я готов был свалить все на французский язык: конечно, пока училась, пока приноравливалась к чужой речи, голос без свободы сел, ослаб, как у птички в клетке, жди теперь, когда он опять разойдется и окрепнет. Вот и сейчас Лидия Михайловна спрашивала так, будто была в это время занята чем-то другим, более важным, но от вопросов ее все равно было не уйти.

Ну, так что ты делаешь с деньгами, которые выигрываешь? Покупаешь конфеты? Или книги? Или копишь на что-нибудь? Ведь у тебя их, наверное, теперь много?

Нет, не много. Я только рубль выигрываю.

И больше не играешь?

А рубль? Почему рубль? Что ты с ним делаешь?

Покупаю молоко.

Она сидела передо мной аккуратная, вся умная и красивая, красивая и в одежде, и в своей женской молодой поре, которую я смутно чувствовал, до меня доходил запах духов от нее, который я принимал за самое дыхание; к тому же она была учительницей не арифметики какой-нибудь, не истории, а загадочного французского языка, от которого тоже исходило что-то особое, сказочное, неподвластное любому-каждому, как, например, мне. Не смея поднять глаза на нее, я не посмел и обмануть ее. Да и зачем, в конце концов, мне было обманывать?

Она помолчала, рассматривая меня, и я кожей почувствовал, как при взгляде ее косящих внимательных глаз все мои беды и несуразности прямо-таки взбухают и наливаются своей дурной силой. Посмотреть, конечно, было на что: перед ней крючился на парте тощий диковатый мальчишка с разбитым лицом, неопрятный без матери и одинокий, в старом, застиранном пиджачишке на обвислых плечах, который впору был на груди, но из которого далеко вылезали руки; в перешитых из отцовских галифе и заправленных в чирки марких светло-зеленых штанах со следами вчерашней драки. Я еще раньше заметил, с каким любопытством поглядывает Лидия Михайловна на мою обувку. Из всего класса в чирках ходил только я. Лишь на следующую осень, когда я наотрез отказался ехать в них в школу, мать продала швейную машину, единственную нашу ценность, и купила мне кирзовые сапоги.

И все-таки на деньги играть не надо, - задумчиво сказала Лидия Михайловна. - Обошелся бы ты как-нибудь без этого. Можно обойтись?

Не смея поверить в свое спасение, я легко пообещал:

Я говорил искренне, но что поделаешь, если искренность нашу нельзя привязать веревками.

Справедливости ради надо сказать, что в те дни мне пришлось совсем плохо. Колхоз наш по сухой осени рано рассчитался с хлебосдачей, и дядя Ваня больше не приезжал. Я знал, что дома мать места себе не находит, переживая за меня, но мне от этого было не легче. Мешок картошки, привезенный в последний раз дядей Ваней, испарился так быстро, будто ею кормили, по крайней мере, скот. Хорошо еще, что, спохватившись, я догадался немножко припрятать в стоящей во дворе заброшенной сараюшке, и вот теперь только этой притайкой и жил. После школы, крадучись, как вор, я шмыгал в сараюшку, совал несколько картофелин в карман и убегал за улицу, в холмы, чтобы где-нибудь в удобной и скрытой низинке развести огонь. Мне все время хотелось есть, даже во сне я чувствовал, как по моему желудку прокатываются судорожные волны.

В надежде наткнуться на новую компанию игроков, я стал потихоньку обследовать соседние улицы, бродил по пустырям, следил за ребятами, которых заносило в холмы. Все было напрасно, сезон кончился, подули холодные октябрьские ветры. И только по нашей полянке по-прежнему продолжали собираться ребята. Я кружил неподалеку, видел, как взблескивает на солнце шайба, как, размахивая руками, командует Вадик и склоняются над кассой знакомые фигуры.

В конце концов я не выдержал и спустился к ним. Я знал, что иду на унижение, но не меньшим унижением было раз и навсегда смириться с тем, что меня избили и выгнали. Меня зудило посмотреть, как отнесутся к моему появлению Вадик и Птаха и как смогу держать себя я. Но больше всего подгонял голод. Мне нужен был рубль - уже не на молоко, а на хлеб. Других путей раздобыть его я не знал.

Я подошел, и игра сама собой приостановилась, все уставились на меня. Птаха был в шапке с подвернутыми ушами, сидящей, как и все на нем, беззаботно и смело, в клетчатой, навыпуск рубахе с короткими рукавами; Вадик форсил в красивой толстой куртке с замком. Рядом, сваленные в одну кучу, лежали фуфайки и пальтишки, на них, сжавшись под ветром, сидел маленький, лет пяти-шести, мальчишка.

Первым встретил меня Птаха:

Чего пришел? Давно не били?

Играть пришел, - как можно спокойней ответил я, глядя на Вадика.

Кто тебе сказал, что с тобой, - Птаха выругался, - будут тут играть?

Что, Вадик, сразу будем бить или подождем немножко?

Чего ты пристал к человеку, Птаха? - щурясь на меня, сказал Вадик. - Понял, человек играть пришел. Может, он у нас с тобой по десять рублей хочет выиграть?

У вас нет по десять рублей, - только чтобы не казаться себе трусом, сказал я.

У нас есть больше, чем тебе снилось. Ставь, не разговаривай, пока Птаха не рассердился. А то он человек горячий.

Дать ему, Вадик?

Не надо, пусть играет. - Вадик подмигнул ребятам. - Он здорово играет, мы ему в подметки не годимся.

Теперь я был ученый и понимал, что это такое - доброта Вадика. Ему, видно, надоела скучная, неинтересная игра, поэтому, чтобы пощекотать себе нервы и почувствовать вкус настоящей игры, он и решил допустить в нее меня. Но как только я затрону его самолюбие, мне опять не поздоровится. Он найдет, к чему придраться, рядом с ним Птаха.

Я решил играть осторожно и не зариться на кассу. Как и все, чтобы не выделяться, я катал шайбу, боясь ненароком угодить в деньги, потом тихонько тюкал по монетам и оглядывался, не зашел ли сзади Птаха. В первые дни я не позволял себе мечтать о рубле; копеек двадцать-тридцать, на кусок хлеба, и то хорошо, и то давай сюда.

Но то, что должно было рано или поздно случиться, разумеется, случилось. На четвертый день, когда, выиграв рубль, я собрался уйти, меня снова избили. Правда, на этот раз обошлось легче, но один след остался: у меня сильно вздулась губа. В школе приходилось ее постоянно прикусывать. Но, как ни прятал я ее, как ни прикусывал, а Лидия Михайловна разглядела. Она нарочно вызвала меня к доске и заставила читать французский текст. Я его с десятью здоровыми губами не смог бы правильно произнести, а об одной и говорить нечего.

Хватит, ой, хватит! - испугалась Лидия Михайловна и замахала на меня, как на нечистую силу, руками. - Да что же это такое?! Нет, придется с тобой заниматься отдельно. Другого выхода нет.

Так начались для меня мучительные и неловкие дни. С самого утра я со страхом ждал того часа, когда мне придется остаться наедине с Лидией Михайловной, и, ломая язык, повторять вслед за ней неудобные для произношения, придуманные только для наказания слова. Ну, зачем еще, как не для издевательства, три гласные сливать в один толстый тягучий звук, то же «о», например, в слове «веаисоир» (много), которым можно подавиться? Зачем с каким-то пристоном пускать звуки через нос, когда испокон веков он служил человеку совсем для другой надобности? Зачем? Должны же существовать границы разумного. Я покрывался потом, краснел и задыхался, а Лидия Михайловна без передышки и без жалости заставляла меня мозолить бедный мой язык. И почему меня одного? В школе сколько угодно было ребят, которые говорили по-французски ничуть не лучше, чем я, однако они гуляли на свободе, делали что хотели, а я, как проклятый, отдувался один за всех.

Оказалось, что и это еще не самое страшное. Лидия Михайловна вдруг решила, что времени в школе у нас до второй смены остается в обрез, и сказала, чтобы я по вечерам приходил к ней на квартиру. Жила она рядом со школой, в учительских домах. На другой, большей половине дома Лидии Михайловны жил сам директор. Я шел туда как на пытку. И без того от природы робкий и стеснительный, теряющийся от любого пустяка, в этой чистенькой, аккуратной квартире учительницы я в первое время буквально каменел и боялся дышать. Мне надо было говорить, чтобы я раздевался, проходил в комнату, садился - меня приходилось передвигать, словно вещь, и чуть ли не силой добывать из меня слова. Моим успехам во французском это никак не способствовало. Но, странное дело, мы и занимались здесь меньше, чем в школе, где нам будто бы мешала вторая смена. Больше того, Лидия Михайловна, хлопоча что-нибудь по квартире, расспрашивала меня или рассказывала о себе. Подозреваю, это она нарочно для меня придумала, будто пошла на французский факультет потому лишь, что в школе этот язык ей тоже не давался и она решила доказать себе, что может овладеть им не хуже других.

Забившись в угол, я слушал, не чая дождаться, когда меня отпустят домой. В комнате было много книг, на тумбочке у окна стоял большой красивый радиоприемник; с проигрывателем - редкое по тем временам, а для меня и вовсе невиданное чудо. Лидия Михайловна ставила пластинки, и ловкий мужской голос опять-таки учил французскому языку. Так или иначе от него никуда было не деться. Лидия Михайловна в простом домашнем платье, в мягких войлочных туфлях ходила по комнате, заставляя меня вздрагивать и замирать, когда она приближалась ко мне. Я никак не мог поверить, что сижу у нее в доме, все здесь было для меня слишком неожиданным и необыкновенным, даже воздух, пропитанный легкими и незнакомыми запахами иной, чем я знал, жизни. Невольно создавалось ощущение, словно я подглядываю эту жизнь со стороны, и от стыда и неловкости за себя я еще глубже запахивался в свой кургузый пиджачишко.

Лидии Михайловне тогда было, наверное, лет двадцать пять или около того; я хорошо помню ее правильное и потому не слишком живое лицо с прищуренными, чтобы скрыть в них косинку, глазами; тугую, редко раскрывающуюся до конца улыбку и совсем черные, коротко остриженные волосы. Но при всем этом не было видно в ее лице жесткости, которая, как я позже заметил, становится с годами чуть ли не профессиональным признаком учителей, даже самых добрых и мягких по натуре, а было какое-то осторожное, с хитринкой, недоумение, относящееся к ней самой и словно говорившее: интересно, как я здесь очутилась и что я здесь делаю? Теперь я думаю, что она к тому времени успела побывать замужем; по голосу, по походке - мягкой, но уверенной, свободной, по всему ее поведению в ней чувствовались смелость и опытность. А кроме того, я всегда придерживался мнения, что девушки, изучающие французский или испанский язык, становятся женщинами раньше своих сверстниц, которые занимаются, скажем, русским или немецким.

Стыдно сейчас вспомнить, как я пугался и терялся, когда Лидия Михайловна, закончив наш урок, звала меня ужинать. Будь я тысячу раз голоден, из меня пулей тут же выскакивал всякий аппетит. Садиться за один стол с Лидией Михайловной! Нет, нет! Лучше я к завтрашнему дню наизусть выучу весь французский язык, чтобы никогда больше сюда не приходить. Кусок хлеба, наверное, и вправду застрял бы у меня в горле. Кажется, до того я не подозревал, что и Лидия Михайловна тоже, как все мы, питается самой обыкновенной едой, а не какой-нибудь манной небесной, настолько она представлялась мне человеком необыкновенным, непохожим на всех остальных.

Я вскакивал и, бормоча, что сыт, что не хочу, пятился вдоль стенки к выходу. Лидия Михайловна смотрела на меня с удивлением и обидой, но остановить меня никакими силами было невозможно. Я убегал. Так повторялось несколько раз, затем Лидия Михайловна, отчаявшись, перестала приглашать меня за стол. Я вздохнул свободней.

Однажды мне сказали, что внизу, в раздевалке, для меня лежит посылка, которую занес в школу какой-то мужик. Дядя Ваня, конечно, наш шофер, - какой еще мужик! Наверное, дом у нас был закрыт, а ждать меня с уроков дядя Ваня не мог - вот и оставил в раздевалке.

Я с трудом дотерпел до конца занятий и кинулся вниз. Тетя Вера, школьная уборщица, показала мне на стоящий в углу белый фанерный ящичек, в каких снаряжают посылки по почте. Я удивился: почему в ящичке? - мать обычно отправляла еду в обыкновенном мешке. Может быть, это и не мне вовсе? Нет, на крышке были выведены мой класс и моя фамилия. Видно, надписал уже здесь дядя Ваня - чтобы не перепутали, для кого. Что это мать выдумала заколачивать продукты в ящик?! Глядите, какой интеллигентной стала!

Нести посылку домой, не узнав, что в ней, я не мог: не то терпение. Ясно, что там не картошка. Для хлеба тара тоже, пожалуй, маловата, да и неудобна. К тому же хлеб мне отправляли недавно, он у меня еще был. Тогда что там? Тут же, в школе, я забрался под лестницу, где, помнил, лежит топор, и, отыскав его, оторвал крышку. Под лестницей было темно, я вылез обратно и, воровато озираясь, поставил ящик на ближний подоконник.

Заглянув в посылку, я обомлел: сверху, прикрытые аккуратно большим белым листом бумаги, лежали макароны. Вот это да! Длинные желтые трубочки, уложенные одна к другой ровными рядами, вспыхнули на свету таким богатством, дороже которого для меня ничего не существовало. Теперь понятно, почему мать собрала ящик: чтобы макароны не поломались, не покрошились, прибыли ко мне в целости и сохранности. Я осторожно вынул одну трубочку, глянул, дунул в нее, и, не в состоянии больше сдерживаться, стал жадно хрумкать. Потом таким же образом взялся за вторую, за третью, размышляя, куда бы мне спрятать ящик, чтобы макароны не достались чересчур прожорливым мышам в кладовке моей хозяйки. Не для того мать их покупала, тратила последние деньги. Нет, макаронами я так просто не попущусь. Это вам не какая-нибудь картошка.

И вдруг я поперхнулся. Макароны… Действительно, где мать взяла макароны? Сроду их у нас в деревне не бывало, ни за какие шиши их там купить нельзя. Это что же тогда получается? Торопливо, в отчаянии и надежде, я разгреб макароны и нашел на дне ящичка несколько больших кусков сахару и две плитки гематогена. Гематоген подтвердил: посылку отправляла не мать. Кто же в таком случае, кто? Я еще раз взглянул на крышку: мой класс, моя фамилия - мне. Интересно, очень интересно.

Я втиснул гвозди крышки на место и, оставив ящик на подоконнике, поднялся на второй этаж и постучал в учительскую. Лидия Михайловна уже ушла. Ничего, найдем, знаем, где живет, бывали. Значит, вот как: не хочешь садиться за стол - получай продукты на дом. Значит, так. Не выйдет. Больше некому. Это не мать: она бы и записку не забыла вложить, рассказала бы, откуда, с каких приисков взялось такое богатство.

Когда я бочком влез с посылкой в дверь, Лидия Михайловна приняла вид, что ничего не понимает. Она смотрела на ящик, который я поставил перед ней на пол, и удивленно спрашивала:

Что это? Что такое ты принес? Зачем?

Это вы сделали, - сказал я дрожащим, срывающимся голосом.

Что я сделала? О чем ты?

Вы отправили в школу эту посылку. Я знаю, вы.

Я заметил, что Лидия Михайловна покраснела и смутилась. Это был тот единственный, очевидно, случай, когда я не боялся смотреть ей прямо в глаза. Мне было наплевать, учительница она или моя троюродная тетка. Тут спрашивал я, а не она, и спрашивал не на французском, а на русском языке, без всяких артиклей. Пусть отвечает.

Почему ты решил, что это я?

Потому что у нас там не бывает никаких макарон. И гематогену не бывает.

Как! Совсем не бывает?! - Она изумилась так искренне, что выдала себя с головой.

Совсем не бывает. Знать надо было.

Лидия Михайловна вдруг засмеялась и попыталась меня обнять, но я отстранился. от нее.

Действительно, надо было знать. Как же это я так?! - Она на минутку задумалась. - Но тут и догадаться трудно было - честное слово! Я же городской человек. Совсем, говоришь, не бывает? Что же у вас тогда бывает?

Горох бывает. Редька бывает.

Горох… редька… А у нас на Кубани яблоки бывают. Ох, сколько сейчас там яблок. Я нынче хотела поехать на Кубань, а приехала почему-то сюда. - Лидия Михайловна вздохнула и покосилась на меня. - Не злись. Я же хотела как лучше. Кто знал, что можно попасться на макаронах? Ничего, теперь буду умнее. А макароны эти ты возьми…

Не возьму, - перебил я ее.

Ну, зачем ты так? Я знаю, что ты голодаешь. А я живу одна, денег у меня много. Я могу покупать что захочу, но ведь мне одной… Я и ем-то помаленьку, боюсь потолстеть.

Я совсем не голодаю.

Не спорь, пожалуйста, со мной, я знаю. Я говорила с твоей хозяйкой. Что плохого, если ты возьмешь сейчас эти макароны и сваришь себе сегодня хороший обед. Почему я не могу тебе помочь единственный раз в жизни? Обещаю больше никаких посылок не подсовывать. Но эту, пожалуйста, возьми. Тебе надо обязательно есть досыта, чтобы учиться. Сколько у нас в школе сытых лоботрясов, которые ни в чем ничего не соображают и никогда, наверное, не будут соображать, а ты способный мальчишка, школу тебе бросать нельзя.

Ее голос начинал на меня действовать усыпляюще; я боялся, что она меня уговорит, и, сердясь на себя за то, что понимаю правоту Лидии Михайловны, и за то, что собираюсь ее все-таки не понять, я, мотая головой и бормоча что-то, выскочил за дверь.

Уроки наши на этом не прекратились, я продолжал ходить к Лидии Михайловне. Но теперь она взялась за меня по-настоящему. Она, видимо, решила: ну что ж, французский так французский. Правда, толк от этого выходил, постепенно я стал довольно сносно выговаривать французские слова, они уже не обрывались у моих ног тяжелыми булыжниками, а, позванивая, пытались куда-то лететь.

Хорошо, - подбадривала меня Лидия Михайловна. - В этой четверти пятерка еще не получится, а в следующей - обязательно.

О посылке мы не вспоминали, но я на всякий случай держался настороже. Мало ли что Лидия Михайловна возьмется еще придумать? Я по себе знал: когда что-то не выходит, все сделаешь для того, чтобы вышло, так просто не отступишься. Мне казалось, что Лидия Михайловна все время ожидающе присматривается ко мне, а присматриваясь, посмеивается над моей диковатостью, - я злился, но злость эта, как ни странно, помогала мне держаться уверенней. Я уже был не тот безответный и беспомощный мальчишка, который боялся ступить здесь шагу, помаленьку я привыкал к Лидии Михайловне и к ее квартире. Все еще, конечно, стеснялся, забивался в угол, пряча свои чирки под стул, но прежние скованность и угнетенность отступали, теперь я сам осмеливался задавать Лидии Михайловне вопросы и даже вступать с ней в споры.

Она сделала еще попытку посадить меня за стол - напрасно. Тут я был непреклонен, упрямства во мне хватало на десятерых.

Наверное, уже можно было прекратить эти занятия на дому, самое главное я усвоил, язык мой отмяк и зашевелился, остальное со временем добавилось бы на школьных уроках. Впереди годы да годы. Что я потом стану делать, если от начала до конца выучу все одним разом? Но я не решался сказать об этом Лидии Михайловне, а она, видимо, вовсе не считала нашу программу выполненной, и я продолжал тянуть свою французскую лямку. Впрочем, лямку ли? Как-то невольно и незаметно, сам того не ожидая, я почувствовал вкус к языку и в свободные минуты без всякого понукания лез в словарик, заглядывал в дальние в учебнике тексты. Наказание превращалось в удовольствие. Меня еще подстегивало самолюбие: не получалось - получится, и получится - не хуже, чем у самых лучших. Из другого я теста, что ли? Если бы еще не надо было ходить к Лидии Михайловне… Я бы сам, сам…

Однажды, недели через две после истории с посылкой, Лидия Михайловна, улыбаясь, спросила:

Ну а на деньги ты больше не играешь? Или где-нибудь собираетесь в сторонке да поигрываете?

Как же сейчас играть?! - удивился я, показывая взглядом за окно, где лежал снег.

А что это была за игра? В чем она заключается?

Зачем вам? - насторожился я.

Интересно. Мы в детстве когда-то тоже играли, Вот и хочу знать, та это игра или нет. Расскажи, расскажи, не бойся.

Я рассказал, умолчав, конечно, про Вадика, про Птаху и о своих маленьких хитростях, которыми я пользовался в игре.

Нет, - Лидия Михайловна покачала головой. - Мы играли в «пристенок». Знаешь, что это такое?

Вот смотри. - Она легко выскочила из-за стола, за которым сидела, отыскала в сумочке монетки и отодвинула от стены стул. Иди сюда, смотри. Я бью монетой о стену. - Лидия Михайловна легонько ударила, и монета, зазвенев, дугой отлетела на пол. Теперь, - Лидия Михайловна сунула мне вторую монету в руку, бьешь ты. Но имей в виду: бить надо так, чтобы твоя монета оказалась как можно ближе к моей. Чтобы их можно было замерить, достать пальцами одной руки. По-другому игра называется: замеряшки. Достанешь, - значит, выиграл. Бей.

Я ударил - моя монета, попав на ребро, покатилась в угол.

О-о, - махнула рукой Лидия Михайловна. - Далеко. Сейчас ты начинаешь. Учти: если моя монета заденет твою, хоть чуточку, краешком, - я выигрываю вдвойне. Понимаешь?

Чего тут непонятного?

Сыграем?

Я не поверил своим ушам:

Как же я с вами буду играть?

А что такое?

Вы же учительница!

Ну и что? Учительница - так другой человек, что ли? Иногда надоедает быть только учительницей, учить и учить без конца. Постоянно одергивать себя: то нельзя, это нельзя, - Лидия Михайловна больше обычного прищурила глаза и задумчиво, отстраненно смотрела в окно. - Иной paз полезно забыть, что ты учительница, - не то такой сделаешься бякой и букой, что живым людям скучно с тобой станет. Для учителя, может быть, самое важное - не принимать себя всерьез, понимать, что он может научить совсем немногому. - Она встряхнулась и сразу повеселела. - А я в детстве была отчаянной девчонкой, родители со мной натерпелись. Мне и теперь еще часто хочется прыгать, скакать, куда-нибудь мчаться, что-нибудь делать не по программе, не по расписанию, а по желанию. Я тут, бывает, прыгаю, скачу. Человек стареет не тогда, когда он доживает до старости, а когда перестает быть ребенком. Я бы с удовольствием каждый день прыгала, да за стенкой живет Василий Андреевич. Он очень серьезный человек. Ни в коем случае нельзя, чтобы он узнал, что мы играем в «замеряшки».

Но мы не играем ни в какие «замеряшки». Вы только мне показали.

Мы можем сыграть так просто, как говорят, понарошке. Но ты все равно не выдавай меня Василию Андреевичу.

Господи, что творится на белом свете! Давно ли я до смерти боялся, что Лидия Михайловна за игру на деньги потащит меня к директору, а теперь она просит, чтобы я не выдавал ее. Светопреставление - не иначе. Я озирался, неизвестно чего пугаясь, и растерянно хлопал глазами.

Ну что - попробуем? Не понравится - бросим.

Давайте, - нерешительно согласился я.

Начинай.

Мы взялись за монеты. Видно было, что Лидия Михайловна когда-то действительно играла, а я только-только примеривался к игре, я еще не выяснил для себя, как бить монетой о стену ребром ли, или плашмя, на какой высоте и с какой силой когда лучше бросать. Мои удары шли вслепую; если бы вели счет, я бы на первых же минутах проиграл довольно много, хотя ничего хитрого в этих «замеряшках» не было. Больше всего меня, разумеется, стесняло и угнетало, не давало мне освоиться то, что я играю с Лидией Михайловной. Ни в одном сне не могло такое присниться, ни в одной дурной мысли подуматься. Я опомнился не сразу и не легко, а когда опомнился и стал понемножку присматриваться к игре, Лидия Михайловна взяла и остановила ее.

Нет, так неинтересно, - сказала она, выпрямляясь и убирая съехавшие на глаза волосы. - Играть - так по-настоящему, а то что мы с тобой как трехлетние малыши.

Но тогда это будет игра на деньги, - несмело напомнил я.

Конечно. А что мы с тобой в руках держим? Игру на деньги ничем другим подменить нельзя. Этим она хороша и плоха одновременно. Мы можем договориться о совсем маленькой ставке, а все равно появится интерес.

Я молчал, не зная, что делать и как быть.

Неужели боишься? - подзадорила меня Лидия Михайловна.

Вот еще! Ничего я не боюсь.

У меня была с собой кой-какая мелочишка. Я отдал монету Лидии Михайловне и достал из кармана свою. Что ж, давайте играть по-настоящему, Лидия Михайловна, если хотите. Мне-то что - не я первый начал. Вадик попервости на меня тоже ноль внимания, а потом опомнился, полез с кулаками. Научился там, научусь и здесь. Это не французский язык, а я и французский скоро к зубам приберу.

Мне пришлось принять одно условие: поскольку рука у Лидии Михайловны больше и пальцы длиннее, она станет замерять большим и средним пальцами, а я, как и положено, большим и мизинцем. Это было справедливо, и я согласился.

Игра началась заново. Мы перебрались из комнаты в прихожую, где было свободнее, и били о ровную дощатую заборку. Били, опускались на колени, ползали по полу, задевая друг друга, растягивали пальцы, замеряя монеты, затем опять поднимаясь на ноги, и Лидия Михайловна объявляла счет. Играла она шумно: вскрикивала, хлопала в ладоши, поддразнивала меня - одним словом, вела себя как обыкновенная девчонка, а не учительница, мне даже хотелось порой прикрикнуть. Но выигрывала тем не менее она, а я проигрывал. Я не успел опомниться, как на меня набежало восемьдесят копеек, с большим трудом мне удалось скостить этот долг до тридцати, но Лидия Михайловна издали попала своей монетой на мою, и счет сразу подскочил до пятидесяти. Я начал волноваться. Мы договорились расплачиваться по окончании игры, но, если дело и дальше так пойдет, моих денег уже очень скоро не хватит, их у меня чуть больше рубля. Значит, за рубль переваливать нельзя - не то позор, позор и стыд на всю жизнь.

И тут я неожиданно заметил, что Лидия Михайловна и не старается вовсе у меня выигрывать. При замерах ее пальцы горбились, не выстилаясь во всю длину, - там, где она якобы не могла дотянуться до монеты, я дотягивался без всякой натуги. Это меня обидело, и я поднялся.

Нет, - заявил я, - так я не играю. Зачем вы мне подыгрываете? Это нечестно.

Но я действительно не могу их достать, - стала отказываться она. - У меня пальцы какие-то деревянные.

Хорошо, хорошо, я буду стараться.

Не знаю, как в математике, а в жизни самое лучшее доказательство - от противного. Когда на следующий день я увидел, что Лидия Михайловна, чтобы коснутся монеты, исподтишка подталкивает ее к пальцу, я обомлел. Взглядывая на меня и почему-то не замечая, что я прекрасно вижу ее чистой воды мошенничество, она как ни в чем не бывало продолжала двигать монету.

Что вы делаете? - возмутился я.

Я? А что я делаю?

Зачем вы ее подвинули?

Да нет же, она тут и лежала, - самым бессовестным образом, с какой-то даже радостью отперлась Лидия Михайловна ничуть не хуже Вадика или Птахи.

Вот это да! Учительница, называется! Я своими собственными глазами на расстоянии двадцати сантиметров видел, что она трогала монету, а она уверяет меня, что не трогала, да еще и смеется надо мной. За слепого, что ли, она меня принимает? За маленького? Французский язык преподает, называется. Я тут же напрочь забыл, что всего вчера Лидия Михайловна пыталась подыграть мне, и следил только за тем, чтобы она меня не обманула. Ну и ну! Лидия Михайловна, называется.

В этот день мы занимались французским минут пятнадцать-двадцать, а затем и того меньше. У нас появился другой интерес. Лидия Михайловна заставляла меня прочесть отрывок, делала замечания, по замечаниям выслушивала еще раз, и мы не мешкая переходили к игре. После двух небольших проигрышей я стал выигрывать. Я быстро приловчился к «замеряшкам», разобрался во всех секретах, знал, как и куда бить, что делать в роли разыгрывающего, чтобы не подставить свою монету под замер.

И опять у меня появились деньги. Опять я бегал на базар и покупал молоко - теперь уже в мороженых кружках. Я осторожно срезал с кружка наплыв сливок, совал рассыпающиеся ледяные ломтики в рот и, ощущая во всем теле их сытую сладость, закрывал от удовольствия глаза. Затем переворачивал кружок вверх дном и долбил ножом сладковатый молочный отстой. Остаткам позволял растаять и выпивал их, заедая куском черного хлеба.

Ничего, жить можно было, а в скором будущем, как залечим раны войны, для всех обещали счастливое время.

Конечно, принимая деньги от Лидии Михайловны, я чувствовал себя неловко, но всякий раз успокаивался тем, что это честный выигрыш. Я никогда не напрашивался на игру, Лидия Михайловна предлагала ее сама. Отказываться я не смел. Мне казалось, что игра доставляет ей удовольствие, она веселела, смеялась, тормошила меня.

Знать бы нам, чем это все кончится…

…Стоя друг против друга на коленях, мы заспорили о счете. Перед тем тоже, кажется, о чем-то спорили.

Пойми ты, голова садовая, - наползая на меня и Размахивая руками, доказывала Лидия Михайловна, - зачем мне тебя обманывать? Я веду счет, а не ты, я лучше знаю. Я трижды подряд проиграла, а перед тем была «чика».

- «Чика» не считово.

Почему это не считово?

Мы кричали, перебивая друг друга, когда до нас донесся удивленный, если не сказать, пораженный, но твердый, звенящий голос:

Лидия Михайловна!

Мы замерли. В дверях стоял Василий Андреевич.

Лидия Михайловна, что с вами? Что здесь происходит?

Лидия Михайловна медленно, очень медленно поднялась с колен, раскрасневшаяся и взлохмаченная, и, пригладив волосы, сказала:

Я, Василий Андреевич, надеялась, что вы постучите, прежде чем входить сюда.

Я стучал. Мне никто не ответил. Что здесь происходит? объясните, пожалуйста. Я имею право знать как директор.

Играем в «пристенок», - спокойно ответила Лидия Михайловна.

Вы играете на деньги с этим?.. - Василий Андреевич ткнул в меня пальцем, и я со страху пополз за перегородку, чтобы укрыться в комнате. - Играете с учеником?! Я правильно вас понял?

Правильно.

Ну, знаете… - Директор задыхался, ему не хватало воздуха. - Я теряюсь сразу назвать ваш поступок. Это преступление. Растление. Совращение. И еще, еще… Я двадцать лет работаю в школе, видывал всякое, но такое…

И он воздел над головой руки.

Через три дня Лидия Михайловна уехала. Накануне она встретила меня после школы и проводила до дому.

Поеду к себе на Кубань, - сказала она, прощаясь. - А ты учись спокойно, никто тебя за этот дурацкий случай не тронет. Тут виновата я. Учись, - она потрепала меня по голове и ушла.

И больше я ее никогда не видел.

Среди зимы, уже после январских каникул, мне пришла на школу по почте посылка. Когда я открыл ее, достав опять топор из-под лестницы, - аккуратными, плотными рядами в ней лежали трубочки макарон. А внизу в толстой ватной обертке я нашел три красных яблока.

Раньше я видел яблоки только на картинках, но догадался, что это они.

Примечания

Копылова А. П. - мать драматурга А. Вампилова (Прим. ред.).

Валентин Распутин принадлежит к плеяде талантливейших современных писателей. Его творчество настолько многогранное, что каждый читатель, независимо от возраста, найдет в нем что-то особенно важное для себя.

Его героям присущи такие качества как справедливость, милосердие, доброта, самопожертвование, искренность и честность. Автор продолжает в своем творчестве наследовать гуманистические традиции литературы двадцатого века.

Одним из произведений, в которых провозглашаются вечные человеческие ценности и добродетели, является рассказ « Уроки французского».

История создания рассказа «Уроки французского»

В основу рассказа легла автобиографическая история автора. Прототипом образа Лидии Михайловны является учительница В. Распутина, которая занимала в его жизни очень важное место.

По мнению Распутина, именно такая женщина в силе изменить то, что не подвластно обычному человеку. Именно учительница помогла автору расставить правильные жизненные приоритеты и понять что является добром, а что злом.

В рассказе «Уроки французского» мы видим обыкновенного сельского мальчика и его учительницу. Ребенок обладает чистотой и доброй душой, однако тяжелые жизненные условия вечная нищета голод, толкает его на неправильный путь. Чтобы заслужить авторитет среди мальчишеской компании, ребенок начинает играть с ними в «чику», чтобы они быстрее его приняли.

Но все равно это не помогает, и мальчик вынужден терпеть постоянные унижения и даже рукоприкладство со стороны старших ребят. Эту ситуацию вовремя заметила учительница французского языка, Лидия Михайловна. Она пытается узнать у ребенка, что же побудило его играть на деньги.

Мальчик, который не привык к доброму отношению и обыкновенному человеческому участию, начинает рассказывать учительнице, что играет для того, чтобы иметь друзей и заработать денег себе на еду, так как из-за бедности родителей постоянно голодает.

Проблема пробуждения совести

Лидия Михайловна искренне хочет помочь ему и под предлогом занятий французским языком приглашает его к себе домой. Учительница всегда пыталась накормить ребенка, но гордость и чувство собственного достоинства не позволяли ему принимать еду.

Лидия Михайловна все таки нашла способ помочь мальчику, она предложила ему на деньги играть в уже известную игру. Учительница часто поддавалась, таким образом, каждый день обеспечивая своего ученика деньгами на сытный обед.

Помогая мальчику, учительница хитростью отвела его от сомнительной компании, а также не пошла врознь его принципам. Героиня Лидии Михайловны тот лучик добра, в котором так нуждаются обездоленные люди. Она не осталась равнодушной к беде маленького человека, а охотно принялась помогать ему, рискуя потерять работу.

Автор в своем рассказе, как свойственно ему, прославляет человеческую доброту и благородные порывы. Ведь и мальчик, и учительница были честнейшими людьми, с гуманистической системой ценностей. В рассказе также остро поднимается тема социальной незащищенности маленьких детей, которые вынуждены самостоятельно зарабатывать деньги на самое необходимое пищу.

Сочинение

История создания

«Я уверен, что писателем человека делает его детство, способность в раннем возрасте увидеть и почувствовать все то, что дает ему затем право взяться за перо. Образование, книги, жизненный опыт воспитывают и укрепляют в дальнейшем этот дар, но родиться ему следует в детстве», - писал Валентин Григорьевич Распутин в 1974 году в иркутской газете «Советская молодежь». В 1973 году был публикован один из лучших рассказов Распутина «Уроки французского». Сам писатель выделяет его среди своих произведений: «Там мне ничего не пришлось выдумывать. Все происходило со мной. За прототипом ходить далеко не пришлось. Мне нужно было вернуть людям то добро, которое в свое время они сделали для меня».

Рассказ Распутина «Уроки французского» посвящен Анастасии Прокопьевне Копыловой, матери его друга известного драматурга Александра Вампилова, всю жизнь проработавшей в школе. В основу рассказа легло воспоминание детской жизни, оно, по словам писателя, «было из тех, которые греют даже при слабом прикосновении к ним».

Рассказ автобиографический. Лидия Михайловна названа в произведении своим собственным именем (фамилия ее - Молокова). В 1997 году писатель в беседе с корреспондентом журнала «Литература в школе» рассказывал о встречах с нею: «Недавно была у меня в гостях, и мы с нею долго и отчаянно вспоминали нашу школу, и ангарский поселок Усть-Уда почти полувековой давности, и многое из того трудного и счастливого времени».

Род, жанр, творческий метод

Произведение «Уроки французского» написано в жанре рассказа. Расцвет русского советского рассказа приходится на двадцатые (Бабель, Иванов, Зощенко) и затем шестидесятые- семидесятые (Казаков, Шукшин и др.) годы. Оперативнее прочих прозаических жанров рассказ реагирует на изменения в общественной жизни, так как он быстрее пишется.

Рассказ можно считать древнейшим и первым из литературных жанров. Краткий пересказ события - случая на охоте, поединка с врагом и тому подобное, - уже является устным рассказом. В отличие от прочих родов и видов искусства, условного по своей сути, рассказ исконно присущ человечеству, возникнув одновременно с речью и являясь не только передачей информации, но и средством общественной памяти. Рассказ есть изначальная форма литературной организации языка. Рассказом принято считать законченное прозаическое произведение объемом до сорока пяти страниц. Это приблизительная величина - два авторских листа. Такая вещь читается «на одном дыхании».

Рассказ Распутина «Уроки французского» - реалистическое произведение, написанное от первого лица. Его в полной мере можно считать автобиографическим рассказом.

Тематика

«Странно: почему мы так же, как и перед родителями, всякий раз чувствуем свою вину перед учителями? И не за то вовсе, что было в школе, - нет, а за то, что сталось с нами поеле». Так писатель начинает свой рассказ «Уроки французского». Тем самым он определяет основные темы произведения: взаимоотношения учителя и ученика, изображение жизни, освещенной духовным и нравственным смыслом, становление героя, приобретение им духовного опыта в общении с Лидией Михайловной. Уроки французского, общение с Лидией Михайловной стали для героя уроками жизни, воспитанием чувств.

Игра на деньги учительницы со своим учеником, с точки зрения педагогики, -- поступок безнравственный. Но что стоит за этим поступком? - спрашивает писатель. Видя, что школьник (в голодные послевоенные годы) недоедает, учительница французского языка под видом дополнительных занятий приглашает его к себе домой и пытается подкормить. Она присылает ему посылки, как будто от матери. Но мальчик отказывается. Учительница предлагает играть на деньги и, естественно, «проигрывает», чтоб на эти копейки мальчик смог купить себе молока. И счастлива, что ей удается этот обман.

Идея рассказа заключается в словах Распутина: «Читатель учится у книг не жизни, а чувствам. Литература, на мой взгляд, - это прежде всего воспитание чувств. И прежде всего доброты, чистоты, благородства». Эти слова напрямую относятся к рассказу «Уроки французского».

Основные герои

Главными героями рассказа являются одиннадцатилетний мальчик и учительница французского языка Лидия Михайловна.

Лидии Михайловне было не более двадцати пяти лет и «в лице ее не было жестокости». К мальчику она отнеслась с пониманием и сочувствием, оценила его целеустремленность. Она рассмотрела в своем ученике замечательные способности к обучению и готова любыми способами помочь им развиваться. Лидия Михайловна наделена необыкновенной способностью к состраданию и добротой, за что и пострадала, лишившись работы.

Мальчик поражает своей целеустремленностью, желанием при любых обстоятельствах выучиться и выйти в люди. Рассказ о мальчике может быть представлен в виде цитатного плана:

1. «Чтобы учиться дальше... и мне пришлось снаряжаться в райцентр».
2. «Учился я и тут хорошо... по всем предметам, кроме французского, у меня держались пятерки».
3. «Так мне было плохо, так горько и постыло! - хуже всякой болезни».
4. «Получив его (рубль), ... я покупал на базаре баночку молока».
5. «Они били меня по очереди... не было в тот день человека несчастнее меня».
6. «Я пугался и терялся... она представлялась мне человеком необыкновенным, не походила на всех остальных».

Сюжет и композиция

«Я пошел в пятый класс в сорок восьмом году. Правильней сказать, поехал: у нас в деревне была только начальная школа, поэтому, чтобы учиться дальше, мне пришлось снаряжаться из дому за пятьдесят километров в райцентр». Одиннадцатилетний мальчик впервые волею обстоятельств оторван от семьи, вырван от привычного окружения. Однако маленький герой понимает, что на него возложены надежды не только родных, но и всей деревни: ведь он, по единодушному мнению односельчан, призван быть «ученым человеком». Герой прилагает все усилия, преодолевая голод и тоску по дому, чтобы не подвести земляков.

С особым пониманием к мальчику подошла молодая учительница. Она начала дополнительно заниматься с героем французским языком, рассчитывая дома подкормить его. Гордость не позволила мальчику принять помощь от постороннего человека. Не увенчалась успехом затея Лидии Михайловны с посылкой. Учительница наполнила ее «городскими» продуктами и тем самым выдала себя. В поисках способа помочь мальчику учительница предлагает ему сыграть на деньги в «пристенок».

Кульминация рассказа наступает после того, как учительница начала играть с мальчиком в пристенок. Парадоксальность ситуации обостряет рассказ до предела. Учительница не могла не знать, что в то время подобные отношения учителя с учеником могли привести не только к увольнению с работы, но и к уголовной ответственности. Мальчик этого до конца не понимал. Но когда беда все же случилась, он начал понимать поведение учительницы глубже. И это привело его к осознанию некоторых аспектов жизни того времени.

Финал рассказа почти мелодраматический. Посылка с антоновскими яблоками, которых он, житель Сибири, никогда не пробовал, как бы перекликается с первой, неудачной посылкой с городской едой - макаронами. Все новые и новые штрихи готовят этот оказавшийся вовсе не неожиданным финал. В рассказе сердце недоверчивого деревенского мальчика открывается перед чистотой молоденькой учительницы. Рассказ удивительно современен. В нем большое мужество маленькой женщины, прозрение замкнутого, невежественного ребенка, в нем уроки человечности.

Художественное своеобразие

С мудрым юмором, добротой, человечностью, а главное, с полной психологической точностью описывает писатель взаимоотношения голодного ученика с молодой учительницей. Повествование течет неспешно, с бытовыми подробностями, но ритм его незаметно захватывает.

Язык повествования прост и в то же время выразителен. Писатель умело использовал фразеологические обороты, добиваясь выразительности и образности произведения. Фразеологизмы в рассказе «Уроки французского» большей частью выражают одно понятие и характеризуются определённым значением, которое часто равно значению слова:

«Учился я и тут хорошо. Что мне оставалось? Затем я сюда и приехал, другого дела у меня здесь не было, а относиться спустя рукава к тому, что на меня возлагалось, я тогда ещё не умел» (лениво).

«В школе я птаху до этого не видел, но, забегая вперёд, скажу, что в третьей четверти он вдруг, как снег на голову, свалился на наш класс» (неожиданно).

«Наголодавшись и зная, что харч мой долго не продержится, как бы я его ни экономил, я наедался до отвала, до рези в животе, а затем через день или два снова подсаживал зубы на полку»(голодать).

«Но запираться не было никакого смысла, Тишкин успел продать меня с потрохами» (предать).

Одной из особенностей языка рассказа является наличие областных слов и устаревшей лексики, характерной для времени действия рассказа. Например:

Квартировать - снимать квартиру.
Полуторка - грузовая машина грузоподъемностью в 1,5 т.
Чайная - род общественной столовой, где посетителям предлагаются чай и закуски.
Пошвыркать - похлебать.
Гольный кипяточек - чистый, без примесей.
Вякать - болтать, говорить.
Тюкать - несильно ударять.
Хлюзда - плут, обманщик, шулер.
Притайка - то, что спрятано.

Значение произведения

Творчество В. Распутина неизменно привлекает читателей, потому что рядом с обыденным, бытовым в произведениях писателя всегда присутствуют духовные ценности, нравственные законы, неповторимые характеры, сложный, подчас противоречивый, внутренний мир героев. Размышления автора о жизни, о человеке, о природе помогают нам обнаруживать в себе и в окружающем мире неисчерпаемые запасы добра и красоты.

В сложное время пришлось учиться главному герою рассказа. Послевоенные годы были своеобразным испытанием не только для взрослых, но и для детей, потому что и хорошее, и плохое в детстве воспринимается гораздо ярче и острее. Но трудности закаляют характер, поэтому главный герой часто проявляет такие качества, как сила воли, гордость, чувство меры, выдержка, решительность.

Через много лет Распутин вновь обратится к событиям давно минувших лет. «Сейчас, когда довольно большая часть моей жизни прожита, я хочу осмыслить и понять, насколько правильно и полезно я ее провел. У меня много друзей, которые всегда готовы прийти на помощь, мне есть что вспомнить. Теперь я понимаю, что самый близкий мой друг - моя бывшая учительница, учительница французского языка. Да, спустя десятилетия я вспоминаю именно о ней, как о верном друге, единственном человеке, который понимал меня во время учебы в школе. И даже спустя годы, когда мы встретились с ней, она проявила ко мне жест внимания, прислав яблоки и макароны, как раньше. И кем бы я ни был, что бы от меня ни зависело, она всегда будет относиться ко мне лишь как к ученику, потому что я для нее был, есть и всегда буду оставаться учеником. Сейчас я вспоминаю, как тогда она, взяв вину на себя, покинула школу, а мне на прощанье сказала: «Учись хорошо и ни в чем не вини себя!». Этим она преподала мне урок и показала, как должен поступать настоящий добрый человек. Ведь недаром говорят: школьный учитель - учитель жизни».

В статье проведём анализ «Уроков французского». Это произведение В. Распутина, которое довольно интересно по многим характеристикам. Мы попробуем составить собственное мнение об этой работе, а также рассмотрим различные художественные приемы, которые были применены автором.

История создания

Анализ «Уроков французского» начнем со слов Валентина Распутина. Однажды в 1974 году в интервью иркутской газете под названием «Советская молодежь» он сказал, что, по его мнению, писателем человека может сделать только его детство. В это время он должен увидеть или почувствовать что-то такое, что позволит ему в более взрослом возрасте взяться за перо. И при этом он говорил, что образование, жизненный опыт, книги тоже могут укреплять такой талант, но зародиться он должен в детстве. В 1973 году был опубликован рассказ «Уроки французского», анализ которого мы будем рассматривать.

Позже писатель говорил, что ему не надо было долго искать прототипов для своего рассказа, так как он был знаком с людьми, о которых хотел рассказать. Распутин поведал, что он просто хочет вернуть то добро, которое для него когда-то сделали другие.

История рассказывает об Анастасии Копыловой, которая была матерью друга Распутина драматурга Александра Вампилова. Надо отметить, что автор сам выделяет это произведение как одно из лучших и любимых. Оно было написано благодаря детским воспоминаниям Валентина. Он говорил, что это одно из тех воспоминаний, которое греет душу, даже когда мимолетом вспоминаешь о них. Напомним, что рассказ полностью автобиографический.

Однажды в интервью с корреспондентом журнала «Литература в школе» автор рассказывал о том, как в гости заходила Лидия Михайловна. Кстати, в произведении она названа своим настоящим именем. Валентин сказал об их посиделках, когда они пили чай и долго-долго вспоминали школу и их поселок очень старый. Тогда это было самое счастливое время для всех.

Род и жанр

Продолжая анализ «Уроков французского», поговорим о жанре. Рассказ был написан как раз во время расцвета этого жанра. В 20-е годы самыми яркими представителями были Зощенко, Бабель, Иванов. В 60-70-х годах волна популярности перешла к Шукшину и Казакову.

Именно рассказ, в отличие от других прозаических жанров, быстрее всего реагирует на малейшие изменения в политической ситуации и общественной жизни. Это вызвано тем, что такое произведение быстро пишется, поэтому оно отображает информацию оперативно и своевременно. К тому же для корректировки этой работы нужно не так много времени, как для корректировки целой книги.

К тому же рассказ по праву считается древнейшим и самым первым литературным жанром. Краткий пересказ событий был известен ещё в первобытные времена. Тогда люди могли рассказывать друг другу о поединке с врагами, охоте и других ситуациях. Можно сказать, что рассказ возник одновременно с речью, и он исконно присущ человечеству. При этом он является не только способом передачи информации, но и средством памяти.

Считается, что такое прозаическое произведение должно быть объемом до 45 страниц. Занимательная особенность этого жанра в том, что оно читается буквально на одном дыхании.

Анализ «Уроков французского» Распутина позволит нам понять, что это очень реалистическое произведение с нотками автобиографии, которое повествует от первого лица и захватывает.

Тематика

Свой рассказ писатель начинает со слов о том, что перед учителями очень часто бывает так же стыдно, как и перед родителями. При этом совестно не за то, что происходило в школе, а за то, что было из нее вынесено.

Анализ «Уроков французского» показывает, что главной темой произведения являются отношения ученика и учителя, а также духовная жизнь, озаренная знаниями и нравственным смыслом. Благодаря учителю происходит становление человека, он приобретает некий духовный опыт. Анализ произведения «Уроков французского» Распутина В.Г. приводит к пониманию, что для него настоящим примером была Лидия Михайловна, которая проводила ему настоящий духовные и нравственные уроки, запомнившиеся на всю жизнь.

Идея

Даже краткий анализ «Уроков французского» Распутина позволяет понять идею этого произведения. Давайте разберемся в этом постепенно. Конечно, если учитель играет со своим учеником на деньги, то, с точки зрения педагогики, он совершает ужаснейший поступок. Но так ли это на самом деле, и что может стоять за такими действиями в реальности? Учительница видит, что на дворе голодные послевоенные годы, а её ученик очень сильный не доедает. Также она понимает, что мальчик не примет помощи напрямую. Поэтому она приглашает его к себе домой для дополнительных заданий, за которые вознаграждает его едой. Также она передаёт ему посылки якобы от матери, хотя на самом деле настоящий отправитель она сама. Женщина нарочно проигрывает ребенку, чтобы отдать ему свою мелочь.

Анализ «Уроков французского» позволяет понять идею произведения, скрытую в словах самого автора. Он говорит, что у книг мы учимся не опыту и знаниям, а в первую очередь чувствам. Именно литература воспитывает чувства благородства, доброты и чистоты.

Главные герои

Рассмотрим главных героев в анализе «Уроков французского» В.Г. Распутина. Мы наблюдаем за мальчиком 11 лет и его учительницей французского языка Лидией Михайловной. Женщине по описанию не больше 25 лет, она мягкая и добрая. К нашему герою она отнеслась с большим пониманием и сочувствием, и по-настоящему полюбила его целеустремленность. Ей удалось рассмотреть в этом ребенке уникальные способности к обучению, и она не смогла себя сдержать, чтобы не помочь им развиться. Как можно понять, Лидия Михайловна была необыкновенной женщиной, которая испытывала сострадание и доброту к окружающим её людям. Однако за это она поплатилась тем, что ее уволили с работы.

Володя

Теперь немного поговорим о самом мальчике. Он поражает своим желанием не только учительницу, но и читателя. Он непримирим, и хочет получить знания для того, чтобы выбиться в люди. Походу истории мальчик рассказывает, что он всегда хорошо учился и стремимся к лучшему результату. Но нередко он попадал в не очень весёлые ситуации и ему хорошенько доставалось.

Сюжет и композиция

Анализ рассказа «Уроки французского» Распутина невозможно представить без рассмотрения сюжета и композиции. Мальчик рассказывает, что в 48 году он пошел в пятый класс, а точнее поехал. У них в деревне была только начальная школа, поэтому для того, чтобы обучаться в лучшем месте, ему приходилось рано собираться и ехать за 50 км в райцентр. Таким образом мальчик оказывается вырванным из семейного гнезда и привычного для него окружения. При этом к нему приходит осознание, что он является надеждой не только своих родителей, но и всей деревни. Чтобы не подвести всех этих людей, ребёнок преодолевает тоску и холод, и старается максимально проявить свои способности.

Молодая учительница русского языка с особым пониманием относится к нему. Она начинает заниматься с ним дополнительно, чтобы таким образом покормить мальчика и немножко помочь ему. Она прекрасно понимала, что этот гордый ребёнок не сможет принять её помощь напрямую, так как она посторонний человек. Идея с посылкой была провальной, так как она накупила городских продуктов, что сразу же ее выдало. Но она нашла другую возможность и предложила мальчику играть с ней на деньги.

Кульминация

Кульминация события происходит в тот момент, когда учительница уже затеяла эту опасную игру с благородными мотивами. В этом читатели невооружённым глазом понимают всю парадоксальность ситуации, так как Лидия Михайловна прекрасно понимала, что за такие отношения с учеником она может не только лишиться работы, но и получить уголовную ответственность. Ребёнок ещё до конца не осознавал всех возможных последствий такого поведения. Когда случилась беда, он стал глубже и серьёзнее относиться к поступку Лидии Михайловны.

Финал

Финал истории немного перекликается с началом. Мальчик получает посылку с антоновским яблоками, которых он никогда не пробовал. Ещё можно провести параллель с первой неудачной посылкой его учительницы, когда она купила макароны. Все эти детали подводит нас к финалу.

Анализ произведения «Уроки французского» Распутина позволяет увидеть большое сердце маленькой женщины и то, как перед ним открывается маленький невежественный ребёнок. Всё здесь - это уроки человечности.

Художественное своеобразие

Писатель с большой психологической точностью описывает отношения между молодой учительницей и голодным ребенком. В анализе произведения «Уроки французского» следует отметить доброту, человечность и мудрость этой истории. Действие течет в повествовании довольно неспешно, автор уделяет внимание многим бытовым подробностям. Но, несмотря на это, читатель погружается в атмосферу событий.

Как всегда, язык Распутина выразителен и прост. Он использует фразеологические обороты для того, чтобы улучшить образность всего произведения. Причём его фразеологизмы чаще всего можно заменить одним словом, но тогда потеряется некий шарм истории. Также автор использует некоторые жаргоны и простонародные слова, которые придают рассказам мальчика реалистичности и жизненности.

Значение

Проведя анализ произведения «Уроки французского», можно сделать выводы о значении этого рассказа. Отметим, что творчество Распутина уже много лет привлекает к себе современных читателей. Изображая быт и повседневные ситуации, автору удается преподносить духовные уроки и нравственные законы.

Исходя из анализа «Уроков французского» Распутина, мы можем увидеть, как он прекрасно описывает сложные и прогрессивные характеры, а также как изменились герои. Размышления о жизни и человеке позволяют читателю найти в себе самом добро и искренность. Конечно, главный герой попал в сложную ситуацию, как и все люди того времени. Однако из анализа «Уроков французского» Распутина мы видим, что трудности закаляют мальчишку, благодаря чему его сильные качества проявляются всё ярче.

Позже автор говорил, что, анализируя всю свою жизнь, он понимает, что лучшим другом для него была его учительница. Несмотря на то, что он уже много прожил и собрал вокруг себя много друзей, Лидия Михайловна никак не выходит у него из головы.

Подводя итоги статьи, скажем о том, что реальным прототипом героини рассказа послужила Л.М. Молокова, которая действительно занималась с В. Распутиным французским языком. Все уроки, которые он вынес из этого, он перенес в своё произведение и поделился с читателями. Прочитать этот рассказ следует всем, кто тоскует о школьных и детских годах, и хочет вновь окунуться в эту атмосферу.

Предлагаем ознакомиться с одним из лучших рассказов в творчестве Валентина Григорьевича и представляем его анализ. Распутин "Уроки французского" опубликовал в 1973 году. Сам писатель среди других своих произведений его не выделяет. Он отмечает, что ему не пришлось ничего выдумывать, ведь все описанное в рассказе происходило с ним. Фото автора представлено ниже.

Смысл названия этого рассказа

Два значения есть у слова "урок" в произведении, которое создал Распутин ("Уроки французского"). Анализ рассказа позволяет отметить, что первое из них - посвященный некоторому предмету учебный час. Второе - это что-то поучительное. Именно такое значение становится определяющим для понимания замысла интересующего нас рассказа. Преподанные учительницей уроки сердечности и доброты мальчик пронес через всю свою жизнь.

Кому посвящен рассказ?

Копыловой Анастасии Прокопьевне посвятил Распутин "Уроки французского", анализ которых нас интересует. Эта женщина - мать известного драматурга и друга Валентина Григорьевича. Она всю свою жизнь проработала в школе. Воспоминания детской жизни легли в основу рассказа. По словам самого писателя, события прошлого способны были согреть даже при слабом прикосновении.

Учительница французского

Лидия Михайловна в произведении названа собственным своим именем (ее фамилия -Молокова). Писатель в 1997 году рассказал о встречах с ней корреспонденту издания "Литература в школе". Он поведал о том, что Лидия Михайловна была у него в гостях, и они вспоминали школу, поселок Усть-Уда и многое из того счастливого и трудного времени.

Особенности жанра рассказа

По жанру "Уроки французского" - рассказ. На 20-е годы (Зощенко, Иванов, Бабель), а затем на 60-70-е (Шукшин, Казаков и др.) приходится расцвет советского рассказа. Этот жанр оперативнее всех других прозаических реагирует на изменения в жизни общества, поскольку он быстрее пишется.

Можно считать, что рассказ - первый и древнейший из литературных родов. Ведь краткий пересказ некоторого события, например, поединка с врагом, случая на охоте и тому подобных, является уже, по сути, устным рассказом. В отличие от всех других видов и родов искусства, рассказ человечеству присущ исконно. Он возник вместе с речью и является не просто средством передачи информации, но и выступает инструментом общественной памяти.

Произведение Валентина Григорьевича - реалистическое. От первого лица написал Распутин "Уроки французского". Анализируя его, заметим, что рассказ этот можно считать в полной мере автобиографическим.

Главные темы произведения

Начиная произведение, писатель задается вопросом о том, почему же мы чувствуем всякий раз вину перед учителями, как и перед родителями. И вину не за то, что было в школе, а за то, что стало с нами после. Таким образом, автор определяет главные темы своего произведения: взаимоотношения ученика и учителя, изображение освещенной нравственным и духовным смыслом жизни, становление героя, который приобретает благодаря Лидии Михайловне духовный опыт. Общение с учительницей, уроки французского стали для рассказчика уроками жизни.

Игра на деньги

Игра учительницы с учеником на деньги, казалось бы, - безнравственный поступок. Однако что стоит за ним? Ответ на этот вопрос дает в произведении В. Г. Распутин ("Уроки французского"). Анализ позволяет вскрыть мотивы, движущие Лидией Михайловной.

Видя, что в послевоенные голодные годы школьник недоедает, учительница приглашает его под видом дополнительных занятий к себе домой, чтобы подкормить. Она ему присылает посылку, якобы от матери. Но мальчик отказывается от ее помощи. Затея с посылкой успехом не увенчалась: в ней были "городские" продукты, и этим учительница себя выдала. Тогда Лидия Михайловна ему предлагает игру на деньги и, конечно, "проигрывает" для того, чтобы мальчик на эти копейки смог себе купить молока. Женщина счастлива, что этот обман ей удается. И ее вовсе не осуждает Распутин ("Уроки французского"). Анализ, проведенный нами, позволяет даже сказать, что писатель ее поддерживает.

Кульминация произведения

Кульминация произведения наступает после этой игры. Рассказ до предела обостряет парадоксальность ситуации. Учительница не знала о том, что в то время такие взаимоотношения с подопечным могли привести к увольнению и даже к уголовной ответственности. Этого не знал до конца и мальчик. Но когда все же случилась беда, он стал понимать поведение своей школьной учительницы глубже и осознал некоторые аспекты жизни того времени.

Финал рассказа

Почти мелодраматическим является финал рассказа, который создал Распутин ("Уроки французского"). Анализ произведения показывает, что посылка с антоновскими яблоками (а мальчик их никогда не пробовал, так как был жителем Сибири) как будто перекликается с неудачной первой посылкой с макаронами - городской едой. Этот финал, оказавшийся отнюдь не неожиданным, готовят и новые штрихи. Сердце деревенского недоверчивого мальчика в рассказе открывается перед чистотой учительницы. Рассказ Распутина удивительно современен. Писатель изобразил в нем мужество молодой женщины, прозрение невежественного, замкнутого ребенка, преподал читателю уроки человечности.

Идея рассказа состоит в том, чтобы мы учились чувствам, а не жизни у книг. Распутин отмечает, что литература - это воспитание чувств, таких как благородство, чистота, доброта.

Главные герои

Продолжим "Уроки французского" Распутина В. Г. описанием главных героев. Ими в рассказе являются 11-летний мальчик и Лидия Михайловна. Ей было в то время не больше 25 лет. Автор отмечает, что в ее лице не было жестокости. Она отнеслась к мальчику с сочувствием и пониманием, смогла оценить его целеустремленность. Учительница в своем ученике рассмотрела большие способности к обучению и была готова помочь им развиваться. Эта женщина наделена состраданием к людям, а также добротой. Ей пришлось пострадать за эти качества, лишившись своей работы.

В рассказе мальчик поражает целеустремленностью, желанием выучиться и выйти в люди при любых обстоятельствах. В пятый класс он пошел в 1948 году. В деревне, где жил мальчик, была лишь начальная школа. Поэтому ему пришлось отправиться в райцентр, находившийся за 50 км, для того, чтобы продолжить обучение. Впервые 11-летний мальчик волею обстоятельств оказался оторван от своей семьи, от привычного окружения. Но он понимает, что на него возлагают надежды не только родные, но и деревня. По мнению односельчан, он должен стать "ученым человеком". И герой все свои усилия прилагает для этого, преодолевая тоску по дому и голод для того, чтобы не подвести своих земляков.

С добротой, мудрым юмором, человечностью и психологической точностью изображает взаимоотношения с молодой учительницей голодного ученика Распутин ("Уроки французского"). Анализ произведения, представленный в этой статье, поможет вам в них разобраться. Неспешно течет повествование, богатое бытовыми подробностями, однако его ритм постепенно захватывает.

Язык произведения

Прост и выразителен одновременно язык произведения, автор которого - Валентин Распутин ("Уроки французского"). Анализ его языковых особенностей выявляет умелое использование в рассказе фразеологических оборотов. Автор тем самым добивается образности и выразительности произведения ("продать с потрохами", "как снег на голову", "спустя рукава" и др.).

Одной из языковых особенностей является также наличие устаревшей лексики, которая была характерна для времени действия произведения, а также областных слов. Это, например: "квартировать", "полуторка", "чайная", "пошвыркать", "вякать", "тюкать", "хлюзда", "притайка". Проведя анализ повести Распутина "Уроки французского" самостоятельно, вы сможете найти и другие подобные слова.

Нравственное значение произведения

Главному герою рассказа пришлось учиться в сложное время. Серьезным испытанием для взрослых и детей были послевоенные годы. В детстве, как известно, гораздо острее и ярче воспринимается и плохое, и хорошее. Однако трудности также закаляют характер, и главный герой проявляет нередко такие качества, как решительность, выдержка, чувство меры, гордость, сила воли. Нравственное значение произведения заключается в воспевании вечных ценностей - человеколюбия и доброты.

Значение творчества Распутина

Творчество Валентина Распутина неизменно привлекает все новых читателей, поскольку рядом с бытовым, обыденным в его произведениях присутствуют всегда нравственные законы, духовные ценности, неповторимые характеры, противоречивый и сложный внутренний мир персонажей. Размышления писателя о человеке, о жизни, о природе помогают находить в окружающем мире и в себе неисчерпаемые запасы красоты и добра.

На этом завершаем анализ рассказа "Уроки французского". Распутин уже сейчас принадлежит к числу классических авторов, произведения которых изучаются в школе. Безусловно, это выдающийся мастер современной художественной литературы.